Обзор Саентологии для учёных.
Трудности исследователя
в области гуманитарных наук
Статья Л. Рона Хаббарда
в области гуманитарных наук
Написанный в январе 1969 года «Обзор Саентологии для учёных» рассказывает
не только о трудностях, с которыми сопряжены исследования в области гуманитарных наук,
но и о том, как Л. Рон Хаббард преодолел эти трудности, чтобы создать Саентологию.
На момент написания этих строк (1969 год) я уже около тридцати восьми лет исследую основы жизни и гуманитарных наук. Это фундаментальные исследования, и они продиктованы тем же побудительным мотивом, что и усилия древних философов – попытаться установить, что представляет собой жизнь как нечто независимое от материи и связанное с материальным миром и материальными формами, изучением которых занимаются фундаментальные науки. Отличие состоит в том, что эти исследования проводятся с использованием научной методологии, которой я был обучен.
До сих пор эта область была достаточно неизвестной, а её терминология – недостаточно развитой, поэтому у неё не было чёткого названия. Я утверждаю, что эта область была неизвестна, поскольку она заметно отстала от естественных наук и в действительности подвергается опасности со стороны наук, изучающих материальную вселенную. К примеру, мы видим, как специалисты по естественным наукам возмущаются осквернением жизни и надругательством над ней вследствие неосмотрительного применения этих наук (книга Барри Коммонера «Наука и выживание»).
Чтобы защитить что-то, необходимо знать, что представляет собой то, что ты защищаешь. Причём это должно быть научное знание. Биологические теории о ДНК описывают жизнь, которая соединена с материей, а все усилия заставить материю породить жизнь пока ни к чему не привели.
Этот общий знаменатель всех интересов, всех усилий защитить, всей «пользы для науки» не был изучен и не имел никакого названия, под которым была бы какая-то рациональная основа, дающая возможность для точного распознания или предсказуемого получения результатов. Élan vital Бергсона и другие философские догадки – это не то, что мы в этом столетии считаем упорядоченной, контролируемой научной методологией. Гипотезы и авторитет – слишком слабый фундамент, чтобы строить на нём все предсказания.
Поскольку сам этот предмет в действительности не имел никакого названия, было, конечно же, невозможно проходить какие-либо курсы по нему. На вопросы, относящиеся к нему, не могло существовать ответов в известных областях знания, поскольку не было известно не только то, что он собой представляет, но и как его описать.
Я воспользовался всеми знаниями по математике и физике, которые предлагал университет. Но затем меня остановило главным образом отсутствие других академических дисциплин, которые можно было бы изучать. Я вспоминаю, что у меня окончательно сформировалось решение заняться этим проектом, когда я обнаружил, что преподаваемые курсы по психологии и философии были непригодны для выполнения исследовательской задачи, занимавшей мои мысли, поскольку на этих курсах я не нашёл ни единого студента или профессора, которые изучили бы современную математику или физику или использовали бы то, к чему я был приучен относиться как к научной методологии, и, насколько я мог увидеть, они не желали признавать логические (математические) ошибки, обнаруженные мной в этих областях. Учёный-физик в его упорядоченном мире не поверил бы, если бы ему сказали, какое замешательство царит в гуманитарных науках.
Поэтому я отправился в экспедицию и начал изучать Жизнь. Выглядело так, что начать нужно было с примитивных культур.
Никогда ещё современный исследователь не сталкивался со столь большим количеством противоречивых данных и областей знания и со столь малым количеством результатов посреди всего этого.
Было очевидно, что науки о материальной вселенной – которые значительно продвинулись за прошедшее столетие и при этом продолжали наращивать скорость – опередят то, что было известно как гуманитарные науки, и даже возобладают над ними. Так и произошло.
Неся бремя исследований в предвоенный период, когда полностью отсутствовали гранты и исследовательские фонды, я был вынужден решать связанные с этим экономические проблемы. Я решал их главным образом за счёт написания рассказов, повестей и сценариев к фильмам и весьма в этом преуспел – по крайней мере настолько, что мог финансировать другую свою деятельность.
В конце 1930-х годов, совершив открытие в этой области знаний, я написал книгу, но она не была опубликована.
В итоге я пустился в обратный путь через все зеркальные лабиринты и туман гуманитарных наук и начал заниматься цитологией. Мне приходилось изучать эту область в краткие моменты, которые оставляла жизнь, заполненная постоянным, напряжённым трудом. Я нашёл кое-какие ключи к разгадке клеточной памяти и сохранения шаблонов, я сформулировал, а затем отбросил как невозможную теорию о хранении памяти в молекулах, – теорию, которую всё ещё можно встретить тут и там.
Из-за слухов о книге и некоторых статей на меня обратили внимание русские (через Амторг) и предложили мне провести исследования. Поскольку для этого, к сожалению, требовалось отправиться в Россию (что всё ещё было в моде) и создать там систему измерения трудового потенциала работников, мне пришлось отказаться. Это было к лучшему, поскольку год был 1939-й.
В моём рабочем графике не предусматривались ни идеологические соображения, ни обеспечение большего контроля над людьми и их слепого повиновения.